Герой России Алексей Михайлович Чагин родился в Ярославле в семье преподавателей политехнического института. Школьником серьезно занимался в детском морском центре имени адмирала Ушакова, мечтал стать моряком. В старших классах увлекся боксом, достиг на ринге серьезных успехов. В 1988 году окончил среднюю школу № 11 и поступил в Ярославский государственный технический университет. После защиты дипломной работы два года трудился инженером-конструктором на моторном заводе. В 1996 году был призван в армию. Служил командиром разведвзвода, командовал группой антитеррора. За мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга, Алексей Чагин удостоен высокого звания «Герой России». Во время выполнения последнего боевого задания получил тяжелые ранения, и ему ампутировали обе ноги. Сегодня Алексей Михайлович возглавляет региональное отделение Российской ассоциации героев, ведет общественную работу, занимается военно-патриотическим воспитанием молодежи.
Алексей Михайлович, как ребенок из институтской среды стал офицером Вооруженных сил?
Мой путь в армию был извилист и тернист. Все началось в школе юных моряков, где я всерьез увлекся романтикой моря, осознал, как непреклонная воля командира сводит воедино усилия многих людей ради общего результата. В Ярославле военно-морская подготовка – это не любительский кружок. У нас десятилетия действует профессиональная система, которая выпускает классных абитуриентов для поступления в профильные заведения. Я очень серьезно готовился стать курсантом Нахимовского училища, но вмешался кинематограф.
Расскажите, это интересно.
Рассказывать особенно нечего. В 8-м классе 23 февраля я посмотрел «В зоне особого внимания» и «Ответный ход». Эти фильмы стали для меня инъекцией культа армии вообще и ВДВ в частности. Эти ленты перевернули представления, задали определенный вектор на годы вперед. Я заболел воздушно-десантными войсками и решил поступать в Рязанское училище ВДВ. Неправильно думать, что всего лишь два фильма определили мою судьбу. Конечно, они стали катализаторами, но я всегда любил кино про войну и смотрел все, что показывали по телевизору, без исключения. Тогда все пацаны смотрели, а потом играли во дворе в «войнушку». Я считаю, что это естественно и правильно для ребят.
Что, кроме советского кинематографа, формировало вашу личность?
Я увлекался приключенческой литературой. Этот жанр стимулирует развитие в человеке смелости, отваги, чести, достоинства. Конечно, хотелось быть похожим на книжных героев, подражать им. В 1985-м вышло первое издание книги «Момент истины (в августе 44-го)» Владимира Богомолова. Эффект был сопоставим с тем, что я испытал после фильмов о десантниках. То есть на уровне перестройки сознания. Я эту книгу перечитывал до дыр, как и фильмы, которые десятки раз пересматривал. Появилась мечта служить в разведке. Кстати, по книге Богомолова о разведчиках снят хороший фильм с Владиславом Галкиным в главной роли. А в тех советских фильмах про ВДВ играл его отец – Борис Галкин. Интересно получается, что отец и сын с разницей в десятки лет участвовали в создании моих любимых кинолент.
Кто вас воспитывал, укреплял в стремлении к военному делу?
Это было общее настроение в обществе. Нас воспитывала вся страна. Когда мы с товарищами рассуждаем о том, что конкретно каждого из нас подтолкнуло к выбору профессии, то приходим к выводу, что для всех это был набор установок, заданных в детстве. Здесь и семейные истории, и влияние учителей, тренеров, правильная работа военкоматов. Подавляющее большинство профессиональных военных в школьные годы серьезно занимались спортом.
Я увлекался боксом, участвовал в областных, всесоюзных соревнованиях, показывал неплохие результаты. Эти занятия здорово помогли мне в мирной жизни и на войне.
Что касается культурного кода, который ребенок впитывает в раннем возрасте и в школе, то он дополнительно закрепляет решение. Конкретно в моем случае такую роль сыграла поэзия Владимира Семеновича Высоцкого. Уже после ранения у меня случилось новое, на уровне озарения, прочтение поэта.
Помните, например:
Если путь, прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если путь, прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, –
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
Это ведь про нас, про меня. И, конечно, песенное творчество нашей страны. Прежде всего это фронтовые песни. Невозможно передать словами, как трогают меня великие творения: «Дымилась роща фронтовая», «Нас ждет огонь смертельный…», «Мне кажется порою, что солдаты…» и еще десятки музыкальных шедевров, многие из которых написаны уже после Великой Отечественной, но они такие пронзительные, как будто родились на фронте.
Как семья относилась к вашим устремлениям, к вашей мечте?
Я не потомственный военный. Мама – преподаватель, папа – декан факультета, доцент. Однако моим дедам довелось защищать родину. Папин отец погиб под Москвой, обороняя столицу от фашистов в 1941 году. Я всегда знал об этом, семья бережно хранила память о нем. По линии мамы тоже все воевали на фронте. Так что отношение к армии и воинскому долгу было в семье правильным. Другое дело, что родители не видели меня профессиональным военным, кадровым офицером. Это совершенно точно.
Как родные смирились с вашим выбором?
А они и не смирились. В военкомате, когда я заявил, что собираюсь поступать в училище ВДВ, начальник приписной комиссии рассказал мне, что в Орджоникидзе (нынешний Владикавказ) есть общевойсковое училище, а там горный факультет, где готовят офицеров разведки. Поступить туда проще, чем в Рязанское десантное училище, где конкурс в те годы был выше, чем в театральное училище. Когда я заполнил анкету, об этом сразу узнал мой отец. Это было просто – его выпускники работали буквально во всех сферах, включая военкомат.
Папа провел со мной взрослый, рассудительный разговор. Он привел убедительные аргументы в пользу поступления в гражданский вуз. «Давай ты примешь решение не в 17 лет, а когда будешь постарше, – примерно так сказал он. – Ведь может оказаться, что армия – это не твое, но будет поздно. Сначала получи специальность, которая востребована и в войсках, и если не передумаешь к тому времени, то поезжай служить хоть в разведку, хоть в десант, в любой род Вооруженных сил».
И вы его послушали?
Во-первых, авторитет отца никто не отменял, а во-вторых, он же профессиональный препод, декан. Он на высоком уровне умел переспорить оппонента. И он был уверен в своей правоте. Представьте, всего за два года я собираюсь стать сначала моряком, затем десантником, потом разведчиком. Конечно, взрослый человек считает, что это романтика, юношеская блажь, которая разобьется о казарменный быт, муштру и другие тяготы армейской жизни. К тому же он считал, что у меня слишком мягкий характер, и тренер по боксу это ему подтверждал (я не добивал соперника). В общем, послушал я отца и поступил в политех, где была военная кафедра, которая давала возможность получить офицерское звание.
Вы не пожалели?
Студенчество – это хорошая пора, жалеть не о чем. Я учился на механическом факультете по специальности «инженер двигателей внутреннего сгорания». Другое дело, что, пока я учился в институте, на окраинах Союза начались волнения, а когда я окончил вуз, то СССР распался. На дворе творилось такое, что про мечту стать кадровым военным я на время забыл. Пошел на завод, где два года добросовестно работал инженером-конструктором.
Почему ушли?
Сколько веревочке ни виться, а судьба приводит туда, где человек должен быть. На заводе я понял, что это не то место, где я смогу полностью раскрыть свой потенциал, принести максимальную пользу стране, обществу, людям. Тем более тогда было непонятно, к чему стремиться. Хаос в управлении, простои, обман, задержка зарплаты до полугода...
В России было непонятное время, неразбериха. Никто не знал, чем заниматься. Одни пробовали себя в коммерции, другие обеспечивали им так называемую безопасность. Мне тоже предлагали этим заниматься. Я ведь из боксерской среды. Сами понимаете, в такие структуры приглашали ребят из силовых видов спорта. Очень многие тогда испортили себе и жизнь, и репутацию.
И я понял, что нечего отсиживаться, пора и мне собираться и ехать родину защищать. В 25 лет я принял уже бесповоротное решение, прибыл в военкомат и написал рапорт на Северный Кавказ. Возраст был подходящий, физически я был развит, рапорт удовлетворили.
И на этот раз родители уже не возражали?
О том, что написал рапорт, я сначала сказал только отцу. От матери мы скрывали до последнего. Если честно, в семье был шок.
Как проходила ваша служба?
Сначала я по гражданской специальности попал в роту материального обеспечения заместителем командира. Уже через месяц меня перевели в разведроту. Разведчики заметили, как я зарядку провожу, спортом постоянно занимаюсь, узнали, что у меня есть определенные навыки бокса. Там оказалась вакансия командира взвода, и они позвали к себе. Я, конечно, согласился. Это ведь была моя детская мечта.
Интересно, что большинство офицеров, с которыми мне довелось служить, были моими ровесниками и выпускниками того самого горного факультета, куда я хотел поступать после школы. Вот поэтому я и воспринимаю институт и завод как временную отсрочку. Ведь если бы отец меня не отговорил, то я бы учился и служил с теми, с кем оказался в одной роте через семь лет. Получилось, что жизнь вернула меня туда, где я и должен был быть изначально, если бы не пытался обмануть судьбу.
Как вы оцениваете обстановку на Кавказе после Хасавюрта?
Мир вроде подписали, но сказать, что было неспокойно, это ничего не сказать. Постоянные рейды боевиков, стычки, вооруженные налеты. В 1997 году назрела необходимость создания специальной группы антитеррора на базе разведывательных подразделений. Мне поручили командовать такой группой.
Чем занималась группа антитеррора?
Быстрым реагированием на ЧП. Предположим, произошел обстрел военнослужащих, нас поднимают по тревоге, мы начинаем преследование с целью задержать или уничтожить преступников. Условия Хасавюртовских соглашений были для нас серьезным препятствием в работе, а для боевиков – подарком. Они обстреливают наши блокпост, мы начинаем их настигать, но если не успеваем до административной границы с Чечней, то все… Они уходят в глубь своей территории, а мы останавливаемся на рубеже и не можем пройти дальше в соответствии с договоренностями. Иначе поднимается скандал международного уровня. Очень часто бандиты оставались безнаказанными в ситуации этого нелепого мира.
Ваша воинская карьера складывалась блестяще, и вдруг тяжелейшее ранение...
На войне все случается «вдруг». Мои события произошли 16 апреля 1998 года. Была обычная, штатная работа по охранению колонны с представителями Генерального штаба. С нами были несколько генералов и старшие офицеры, их сопровождавшие.
Такие задачи я успешно выполнял десятки раз, но мы попали в засаду, которая была очень грамотно подготовлена. Цель боевиков – взять офицеров и генералов живыми в плен для получения выкупа. По огневой мощи и численности нападающие нас превосходили. У нас было шесть человек с автоматами, а их – до двадцати, и в бандгруппу входили два гранатометчика, пулеметчик и снайпер. План атакующих был предельно простой и четкий – после попадания из гранатомета в машину охранения нас добивает снайпер и пулеметчик, а автоматчики без труда взяли бы генералов. Но это горы…
Что-то пошло не так, как планировали боевики?
Два фактора – погода и качество подготовки разведчиков из группы антитеррора. Резко прямо в момент атаки упал плотный, как стена, туман, и вражескому гранатометчику пришлось стрелять не прицельно, а на звук, он промахнулся, и все пошло не так, как планировали бандиты. После звука выстрела гранатомета я дал команду привести оружие в боевое положение, затем «Огонь!». Это все секунды. Мы рванули на боевиков, как огненный смерч. Били длинными очередями со всех бойниц одновременно в шесть стволов. Никто не струсил, не пригнулся, не спрятался за борт машины.
Когда я перезаряжал автомат, то увидел, что у меня уже есть убитые и раненые. Потом удалось выскочить из машины и контратаковать в пешем порядке. Темпу нашего натиска невозможно было противостоять. Противник оказался не готов к такой степени отпора. Они ведь приехали расстрелять нас, как в тире, убить, забрать добычу и скрыться в Чечне. Но выучка, слаженность действий нашей группы, а главное, отвага каждого моего бойца не оставили им шансов. Мы опрокинули их и обратили в бегство, несмотря на троекратное превосходство. Решительные действия группы антитеррора позволили избежать расстрела всей колонны на месте.
А когда вас ранило?
После прекращения огня я организовал пеший отход к ближайшему блокпосту и вынос раненых. Там я понял, что в тумане пропала третья машина из колонны, и принял решение вернуться обратно к месту засады. По дороге мы попали под огонь из крупнокалиберного пулемета. Один мой боец погиб на месте. Последнее, что я помню, как мне попадает в ноги, в грудь, в голову, и я на короткое время теряю сознание. Когда очухался, увидел: одна нога валяется подо мной, вторая висит на камуфляже. Боль адская. Потом подошли наши. Вкололи пирамидон, но он не помогал. Боль непередаваемая, она рвала сознание в клочья.
Кто-то взял ответственность за расстрел колонны?
Нет, но двоих исполнителей позже взяли. Их судили, дали одному 22, а второму 23 года. Они отсидели по 20 лет и недавно вышли по УДО. Уже привет мне передавали через моего бойца. Они ему позвонили, передали мне привет. Я сообщил в ФСБ об этом звонке. Больше пока не было от них сигналов.
Вы отмечены высшей наградой страны. Наградной лист в открытом доступе, каждый может ознакомиться. А как вы сами считаете, за что?
Это был не мой персональный подвиг, а коллективный. В моем лице награду получили все бойцы моего подразделения. Я командир, поэтому и удостоен звания Героя России. Остальные награждены орденами Мужества. Двое – посмертно. Действовали мы как единое целое, никто не растерялся. Ведь всякое бывает на войне. Случается, по тебе бьют, а рядом боец струсил, спрятался, его автомат молчит. В моем последнем бою все было правильно. Если бы хоть один автомат не работал, итог мог бы быть иным. А мы неслись врагу навстречу: три ствола – с одной стороны, три – с другой, не оставляя противнику шанса. Все автоматы интенсивно работали, и бандиты не выдержали. Пулеметчик дрогнул, бросил позицию, второй гранатометчик тоже бежал, за ним снайпер. Нас четверо уцелело. Сегодня все на связи, все поддерживаем отношения.
После ампутации ног и реабилитации вы стали другим человеком?
Что здесь сказать? Психологическая ломка не легче физических страданий. Я не спал сутками от боли и такого удара судьбы. Все планы на будущее рухнули. Молодой ведь еще, 26 лет, не женат, а тут ампутация. Плакал постоянно, не скрою. Непередаваемые страдания. Как жить дальше, чем жить, на что, для чего? Прежний Леха остался там, на перевале. Да, конечно, после такого невозможно оставаться прежним.
Ноги Алексею ампутировали полностью, руку удалось спасти. В результате нескольких операций извлекли осколки из груди и головы. Из Моздока капитана Чагина перевели в госпиталь Ростова-на-Дону, затем в Москву.
Как ваши близкие перенесли это несчастье?
Мама держалась лучше, чем отец. Папа был в полном отчаянии. Они узнали через сутки и вылетели ко мне. Деньги на дорогу собирали по друзьям. Тогда зарплаты преподавателей хватало только на дешевую еду. Мама оставалась при мне постоянно, папа мотался из госпиталя в Ярославль, находил деньги, добивался необходимого. Власти и простые земляки пришли на помощь. Мэрия помогла с инвалидной коляской. Профком технического университета собрал очень приличную сумму. Родителям хватило снять в Москве квартиру, куда меня перевели долечиваться в госпиталь Бурденко. Так постепенно пошел на поправку благодаря врачам, родителям и добрым людям. После выписки мы вернулись в Ярославль.
Как проходило ваше возвращение к мирной жизни, психологическая адаптация, физическая реабилитация?
В Ярославле опять настал момент отчаяния. Слезы подступали часто. Как жить, как передвигаться… Но тут на меня лавиной накатила забота друзей, одноклассников, однокурсников, однополчан. Первые полтора года меня вообще не оставляли одного, плюс сестра и родители.
Здесь я должен оговориться: мысли, что жизнь не закончилась, впервые пришли еще в госпитале. Со мной там произошли знаковые события. Одно почти анекдотичное.
Поделитесь?
Эта достаточно известная тогда история случилась в 1998 году. Когда маршал Сергеев награждал меня в госпитале, один журналист меня спросил: «Какие, мол, планы на жизнь?» А я отвечаю, что мне предложили остаться служить в Вооруженных силах, поэтому мне нужно научиться ходить. А как получится, то я еще и с парашютом прыгну. Просто так брякнул, чтобы отстали. Я был тогда совсем неразговорчивым.
Но эта моя фраза прошла по федеральным ТВ-каналам. А на следующий день открывается дверь, заходит в палату мужик в спортивном костюме. И говорит: «Ты хотел прыгнуть?» «Ну я», – отвечаю. «Собирайся, – говорит, – прыгать поедем». Это оказался координатор движения «Небо, открытое для всех» Сергей Михайлович Потехин. Он увидел меня по телевизору и приехал, представляете? «Кто ж меня отпустит?» – говорю ему. А он: «А мы и спрашивать никого не будем». И увез меня тайком из военного госпиталя, считай, что в самоволку.
Мы прыгнули с Сергеем Михайловичем в тандеме на специальном парашюте. Я думал, прыгнем втихаря, никто и не узнает, а меня засняли в воздухе на видео, запись передали на телевидение в новости для репортажа «Герой сказал, герой сделал!». Пока Потехин вез меня обратно, НТВ и Первый канал уже показали мой прыжок. Подъезжаем, на крыльце начальник госпиталя стоит. Кричит, что у него два инфаркта случилось, пока он телевизор смотрел и от начальства «поздравления» принимал. Я не хотел его подставить, повинился искренне. Вроде простил меня.
И после этого вы поняли, что жизнь продолжается?
А на этом история не закончилась, у нее есть продолжение.
Репортаж «Герой сказал, герой сделал» смотрел не только начальник госпиталя. В этот момент у телевизора оказался легендарный летчик-истребитель Алексей Маресьев, Герой Советского Союза, который бил фашистов после ранения и ампутации обеих ног. Я про него книжку в детстве читал, «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Он приехал меня навестить без предупреждения. С ним свита журналистов. Я после процедур возвращаюсь в свою палату, а зайти не могу – людей битком, камеры, штативы. А мне говорят: «Маресьев к тебе приехал». Так мы с Алексеем Петровичем и познакомились. Это была очень теплая встреча, он нашел для меня нужные слова. Я с большим трепетом вспоминаю наш разговор.
Хороший он был мужик, наказ мне дал – не замыкаться в себе, на своей личной беде. Ты должен посвятить жизнь родине, людям, молодежи, правильному воспитанию детей и за счет этого сам заново родишься. Так и стараюсь жить с тех пор – по наказу Маресьева.
Для этого нужно было вернуться сначала от госпитальной жизни в обычное общество?
Да, и здесь мне добрые люди помогли. Про родителей и друзей уже сказано. Но и государство не осталось в стороне, это нужно отметить. Родители жили на пятом этаже, но скоро мне дали квартиру на первом, с пандусом. Сейчас я практически не пользуюсь им, поднимаюсь на протезах, а когда был на коляске, это было необходимым условием. Маршал Сергеев распорядился принять меня на службу в военкомат, я стал к пенсии получать зарплату, что важно, конечно. Семья стала выбираться из нужды. Чуть позже я получил майорское звание, стал старшим офицером.
Образ жизни изменился после того, как губернатор подарил мне машину. Это была специально переоборудованная «Ока» с ручным управлением. И вот когда я стал мобильным, то пришло понимание того, что жить можно интересно. Я стал путешествовать на автомобиле, с мамой, отцом, сестрой. В скором времени пересел с «Оки» на «десятку», и путешествовать стало веселее. Я увлекся историей родного края, объездил все исторические места на Ярославщине. Адаптация длилась года три. Самым сложным в физическом смысле было научиться ходить на протезах.
Со стороны и не скажешь.
Это смогут понять только люди, пережившие ампутацию. Протезы – это мучительная история. Многие отказываются от них, остаются в инвалидной коляске. У меня тоже долго не получалось. Это ведь не только очень больно, там включаются непреодолимые психологические барьеры. Вот я не мог поставить протез со ступеньки вниз, переступить бордюр. С мамой выучился ходить по комнате, и все. Дальше никак. Меня поставил на ноги герой-афганец, кавалер ордена Красной Звезды Евгений Иванович Ляпин. Он потерял ноги в Афганистане, но смог вернуться к активной жизни. Меня к нему отправил мой протезист, дал его номер, и мы созвонились. Я приехал на коляске, а вышел на протезах. За один вечер он помог мне. Один я этого сделать не мог, с мамой, друзьями, врачами тоже не смог, а Ляпин с таким же ранением, как у меня, справился с моей психикой за несколько часов. Всю жизнь буду ему благодарен.
Можно сказать, что через три года после ампутации вы вернулись к активной жизни?
Да, вполне. Примерно с 2001 года началась моя активная деятельность. Параллельно с работой в военкомате мне предложили принять участие в создании регионального отделения Российской ассоциации героев. Тогда еще был жив Герой Советского Союза, мой земляк Юрий Иванович Сироткин. Он работал в политехе, хорошо знал моего отца, а меня он помнил по боксу. Я выступал на турнире на призы Ю. И. Сироткина. Юрий Иванович – сам боксер и проводил турнир к юбилею Победы в 1985 году. И первые мои спортивные награды вручал мне именно он. На встрече по случаю создания Российской ассоциации героев у нас с ним родилась идея возродить турнир на призы Сироткина, и я с головой ушел в реализацию этого проекта. Получилось не сразу, Юрий Иванович не дожил, поэтому турнир назвали «Памяти Ю. И. Сироткина», но я смог все организовать и провести, поэтому волю героя и наставника я выполнил.
С ассоциации и спортивных турниров началась моя общественная деятельность, следующий этап моей жизни, который продолжается до сих пор и постоянно обрастает новыми проектами и направлениями. Мы работаем в тесной связи с «Боевым братством» и другими ветеранскими организациями.
На что уходит большая часть времени?
Я постоянно в движении, занимаюсь воспитанием молодежи, часто выступаю. С боевыми товарищами выезжаем в другие регионы России. Недавно я стал советником мэра Ярославля по молодежной политике. И я там не штаны просиживаю. Многое удается делать. Плюс ко всему я возглавляю областную Ассоциацию армейского рукопашного боя. В основном у нас занимаются школьники, студенческая молодежь. На регулярной основе провожу для них турниры. Кстати, важным для себя считаю подготовить крепкую смену, чтобы после меня мальчишки продолжали заниматься «рукопашкой».
Чем вы живете кроме общественной деятельности и какие у вас ближайшие планы?
Я продолжаю путешествовать по стране. Полюбил Карелию, Мурманскую область. С возрастом меня больше стало тянуть на Русский Север, в восточные регионы страны. В августе поеду в Якутию. Мне сказали, что меня посадят на катер и отправят по Алдану на 500 километров. Планирую и обязательно побываю на Байкале и Камчатке.
Алексей Михайлович, что для вас патриотизм и любовь к родине?
Отвечу не так, как обычно говорю школьникам. К родине нужно относиться, как к матери. Мама может быть неправа, может поругать, наказать. Иногда даже мама может не вникнуть в ситуацию и наказать несправедливо. Это не значит, что маму можно разлюбить. Мама одна, как и родина. Другой не будет. Ее нужно всякую любить, быть готовым встать на ее защиту и даже пожертвовать собой. У нормальных людей любовь к родине – врожденное чувство, как и любовь к матери. Но это не значит, что такое чувство не нужно развивать и закреплять. Для этого есть масса инструментов – от культуры до военно-прикладных видов спорта. Я вам об этом выше постарался рассказать на своем примере. Главное – это образование и спорт. «С образованием, но без спорта, – говорю я детям, – вы ботаники, не приспособленные к жизни и к экстремальным ситуациям. А со спортом без образования вы бандиты». И, конечно, хорошие фильмы, музыка и книги.
Ваши родители гордились вами?
Гордость за ребенка – это не совсем женское чувство. Мать любит дитя безотносительно его успехов. Моя мама любила меня всякого. А отец ни разу ничего такого про гордость при мне не сказал. Когда папа умер, то его близкие друзья рассказали, что он очень мною гордился, подчеркивал это в беседах и говорил, что я лучшее, что есть в его жизни. Это знание прибавило ответственности. Нужно так прожить оставшиеся годы, чтобы он не был разочарован, если смотрит на меня.
